В семь часов у выхода на Сорок девятую улицу мы замешались в гущу толпы, а у газетного киоска я мельком глянул на последние выпуски газет. Как я и ожидал, на первых полосах большинства из них заголовки кричали уже о чем-то другом. Обычной публики опасаться было нечего, но куда более острые глаза осматривают город; только эти опытные глаза и страшны для нас.

Я вошел в боковую дверь аптеки на углу, там были телефонные будки; я бросил монету и набрал номер Уолли Гиббонса. Выслушал шесть гудков, пока трубку, наконец, подняли. Я был уверен, что Уолли узнает мой голос, а мне вовсе не хотелось объявлять свое имя — линию могли прослушивать. Я сказал:

— Уолли, прости, что беспокою тебя, но мне нужен тот материал о деле конструкции Уотсон-Брайса, который я тебе послал. Жду тебя через час там, где Бинг околачивается. До встречи.

Я повесил трубку, прежде чем он ответил, но успел услышать, как дыхание со свистом вырывается у него между зубов. Два года назад, когда возводилось здание «Уотсон-Брайс компани», он находился на строительной площадке и упал в корыто с известковым раствором. Я был вынужден идти и покупать ему одежду. Это было смешно, потому что Уолли был весь белый и похож на персонаж из комического шоу. А Бинг Уиллис — наш старинный приятель, который практически жил в «Стэнтон-баре» на Бродвее до самой своей смерти. Если Уолли сложит два и два, то мы избавим Мартреля от белого комбинезона.

Больше всего я опасался, что полицейские сообразят, в чем он путешествует. Поскольку нас они не застали, а единственная одежда в доме — белые комбинезоны, копы разберутся быстро. Одна печаль: им придется проверять каждого маляра, штукатура или рабочего, одетого в белый комбинезон. Времени уйдет немало.

Чтобы не торчать все время бок о бок с Мартрелем, я прошел вперед футов на пятьдесят и велел ему следовать за мной. Его, понятно, заметут первым, но полиция обязана всего лишь взять его под защиту, а я останусь свободным. Мы прошли по Бродвею, перешли на противоположную сторону и зашли в «Стэнтон-бар».

Рон, дневной бармен, куда-то отлучился по делу, но конверт, нужный мне, высовывался из журнала для записи наличности, и ночной дежурный отдал его мне в обмен на протянутый ему доллар. Он был слишком поглощен приготовлением напитков, чтобы обратить на меня внимание; бар в этот час был полон работяг, в том числе и тех, кто вкалывал на новостройках, и ни я, ни Мартрель ничем среди всей этой публики не выделялись.

Я зашел в заднюю комнату, юркнул в угловую телефонную будку и сел лицом к двери. Когда Мартрель проскользнул сюда, он устроился так, что его можно было заметить разве что из телефонной будки на другом конце помещения. Появился официант, принял и записал заказ на два сандвича и пиво, а потом удалился.

Принес он заказанное минут через пятнадцать, но тут в бар явились Уолли и Рондина и направились к нам, так как Уолли знал, где я. Мне доводилось видеть его в бешенстве, но сейчас в выражении его лица было нечто новое. Я махнул ему, потянулся к руке Рондины, ощутил, как все во мне перевернулось при виде ее, и произнес:

— Привет, милая.

Было трудно уловить выражение ее глаз, но улыбка говорила сама за себя.

— Ну что... тяжко пришлось?

— Ужасно. Садись. Это Габен Мартрель.

Уолли передвинул ко мне через стол сверток, бросил на меня тоскливый взгляд, потом вдруг заулыбался:

— Черт тебя возьми, Тайгер! Черт тебя возьми!

— Спасибо, дружище.

— Не благодари меня. Ее вот благодари. — Он указал большим пальцем на Рондину. — Я был намерен заставить тебя помучиться. Попотеть, как я потел, но она меня отговорила.

— Они следили за твоим домом?

— Да, но это было не так трудно обойти. Ты вообще представляешь, какой шухер ты учинил?

— Я был вне досягаемости.

— В таком случае позволь мне ввести тебя в курс. — Он бросил взгляд на Мартреля, потом на меня: — При нем можно?

— Давай.

— После того как ты улизнул из больницы, кто-то заметил, что на посту у палаты нет полицейского. Он не очнулся, чтобы объяснить происшедшее, так что они там закрыли все ходы и выходы.

— Так я и ожидал.

— Вам повезло, — заметил он, — а вот кое-кому еще отнюдь нет.

— Что ты имеешь в виду?

— В подвале обнаружили троих без всяких документов. Никто в больнице их не опознал, хотя они заявляли, что работают там. Полиция их обыскала, осмотрела помещение. Один из электрических полотеров оказался взрывчатым устройством, которое могло разнести по меньшей мере весь угол здания, а они планировали установить это возле двери палаты Мартреля. И оно бы сработало.

— В газетах ничего про это нет.

— Это приказ сверху. Они не хотели об этом распространяться. Три репортера были там по другим делам, когда все открылось, и уж они накатали материальчик будь здоров. Дэйв Северн звонил мне и все рассказал.

Мартрель поджал губы и сказал жестко:

— Они нынче отчаянные.

Рондина потянулась через стол и накрыла ладонью мою руку:

— Тайгер... ты должен был сделать это один?

— У меня нет выбора.

— У тебя еще есть твоя жизнь.

Итак, все началось опять — я видел это по ее глазам. Когда-нибудь мне предъявят ультиматум. Это могло произойти и теперь, но она не хотела, чтобы я думал о чем-то в этот момент. Она ждала, чтобы я стал чист и ясен, прежде чем сказать главное.

—  Как у многих других людей, девочка. Если мы станем действовать правильно, они их сохранят.

— А ты?

— Это работа, Рондина. Ты это знаешь не хуже меня. Я не могу отказаться от задания.

Когда она убрала руку, глаза у нее сделались грустными. Я передал сверток Мартрелю:

— Идите в мужской туалет и переоденьтесь. Комбинезон бросьте в мусорный бак под вешалкой для бумажных полотенец.

Я подождал, пока он выйдет, убедился, что за ним никто не последовал, и повернулся к Уолли.

— Перестань волноваться. За нами не следили, — сказал он. — Мой дом связан с соседним, мы прошли по туннелю и выбрались из того дома через черный ход. Взяли такси на авеню и приехали прямо сюда.

— Твой телефон прослушивают?

— А как же, черт побери! Или по кабелю идут помехи.